Автор: Юрий Льноградский
Текст опубликован в журнале «Джаз.Ру» №6-2013, на www.jazz.ru/jazzru
Cтремление сегодняшних организаторов к удержанию и расширению аудитории всё чаще приводит к тому, что джазовые фестивали в России превращаются в околоджазовые. Традиционный материал уступает место авторскому, что само по себе, пожалуй, и неплохо, но именно в свете описываемой тенденции очень симптоматично. Аранжировки всё больше отличаются от того, что принято называть джазом в классическом смысле слова (достаточно сказать, что давно стало уже своего рода нормой использование loop-машин и прочих процессоров, подмена живых музыкантов компьютерами и технологиями). Ну и, наконец, всё шире делаются стилистические границы того, что уместно показывать на джазовом фестивале, и многие репортёры впадают в словесное бессилие не потому, что музыка по-настоящему необычна, а потому, что начинает звучать нечто, крайне далёкое от их нормальных интересов. Трудно описать прог-рок или условный румынский фольклор, если ты интересуешься в основном идеями Колтрейна и Эллингтона.
Красноярский «ЕниJazz» на этом фоне оказывается неожиданно нормальным джазовым фестивалем без примесей. Двухдневная программа наполнена интересным и самобытным материалом — но материалом именно джазовым, без сколько-либо заметного крена в сторону джаз-рока, авангарда всех мастей и сортов, этники и так далее. Можно представить себе, что на дворе не 2013-й, а, скажем, 1973-й: да, кое-что из прозвучавшего в Красноярске показалось бы во времена Брежнева необычно сложным, но вряд ли произвело бы впечатление «музыки будущего», и голодные до джаза сибирские энтузиасты тех лет были бы, наверное, удовлетворены на сто сорок шесть процентов.
Сомнительный комплимент фестивалю? Ничуть. Всего два аргумента в его пользу снимут все вопросы.
Во-первых, такая ориентация на «просто джаз» действительно резко выделяет «ЕниJazz» из общей массы происходящего сегодня в России. Если не брать большинство фестивалей и фестивальчиков местного разлива, не способных или не готовых приглашать хотя бы московских (и уж тем более иностранных) звёзд, то оставшиеся крупные можно пересчитать по пальцам. Подавляющая их часть программируется двумя-тремя ключевыми фигурами российской джазовой сцены и потому мало чем отличается в плане концепции. Остаются буквально считанные города, в которых «джаз как таковой» ни с чем не смешивается.
А во-вторых, кажущийся по описанию чуть ли не старомодным и ретроградным красноярский фестиваль проходит в филармонических залах вместимостью в 500 мест (это у них там, на Енисее, называется «малый»!) и 1500 мест (а это, соответственно, большой). Организаторы сильно расстраиваются, если малый зал не продан целиком. И сильно удивляются, если большой не заполнен больше чем на восемьдесят процентов — это такой государственный норматив, позволяющий оценивать качество работы команды. Иными словами, два дня фестиваля — и минимум 1700 посетителей. Нужны ли ещё какие-то аргументы, доказывающие, что фестиваль этот нужен и интересен городу именно в том формате, в котором он существует, и что многим другим фестивалям куда более «широкополосного» толка можно красноярцам только завидовать?
Именно посещаемость, которая стала для «ЕниJazz» нормой, и есть его основное достижение. О музыке-то можно спорить всегда: привози хоть безвестный студенческий биг-бэнд, хоть Сонни Роллинза — найдутся противники и защитники любого решения. Но вот конкретный отбор этой музыки может стать (и обычно становится) в основном способом собрать публику на нечто необычное и непривычное (условная модель «по улицам слона водили»), а может оказаться скрупулёзным выстраиванием собственной концепции, которая никак не основана на заигрывании с любопытствующей и всеядной частью аудитории. В Красноярске происходит именно это: осмысленная, в чём-то даже музыковедчески-суховатая программа, которая вряд ли привлечёт толпы именно пестротой афиши и разноцветностью кожного покрова гостей, но которая проанализирована и выстроена в лучших традициях филармонии как организационной формы работы с искусством. Не здания, которое всех впечатляет своими формами, мрамором, роялями и удобствами, а организации, которая вообще-то имеет не только бóльшие возможности, чем подвальный клуб, но и куда большую ответственность перед слушателями за то, что предлагает.
А первое впечатление от Красноярска — то, как колёса шасси гигантского «Боинга-777» с патриотичным именем «Михаил Кутузов» касаются бетонки аэропорта Емельяново. Подобной мягкой посадки, сравнимой по перегрузке разве что с лёгким порывом ветра, не припоминается за всю историю пользования авиацией автором этих строк. Хорошее начало. Тем же рейсом, как выяснилось, прилетает польский звукорежиссёр Пётр Тарашкевич, который за время переезда в город всего несколькими вопросами задаёт тон происходящему: где тут у вас Монголия, летает ли в Красноярск больше одного рейса в сутки и почему в Сибири нет снега…
Тарашкевич персонально работает с большим польским мастером Лешеком Можджером, которому выпадает честь открыть фестиваль. Несколько неожиданное решение, учитывая удельный вес Можджера по сравнению с остальными участниками вечера; но, тем не менее, вполне логичное с точки зрения динамики программы. Аудитория ещё ничего не слышала, и пана Лешека встречают с особым интересом, пусть даже его программа авансом кажется слишком камерной для приезжей звезды действительно серьёзного калибра. Фортепиано соло, да ещё и с упоминанием в фестивальном буклете обработок Шопена и элегических настроений — казалось бы, всё понятно заранее. Однако понятно лишь тем, кто не утрудился хотя бы базовым изучением творчества Можджера. Звёздный и одновременно скромный, польский пианист недаром рассказывает о том, что на каком-то японском
фестивале ему довелось «держать» толпу в двести тысяч слушателей; даже если привирает, и даже если раза в четыре — результат всё равно впечатляет, а доверие к такому рассказу реакцией публики лишь подтверждается. Кто-то из зрителей потом скажет, что во время выступления Лешека люди в зале плакали, и неудивительно: его тончайший пианизм и сбалансированный репертуар быстро расшатают любую, самую устойчивую к музыке психику.
О Можджере традиционно рассказывают в первую очередь то, что славен он своими обработками Фредерика Шопена, однако стоит отметить, что соответствующая программа была им создана уже почти двадцать лет назад и с тех пор в его концертах произведения великого соотечественника встречаются довольно редко. В Красноярске он сыграл лишь одну его пьесу, а в остальном был куда ближе ко вполне традиционному по форме лиричному джазу созерцательного толка; была, конечно, и пара пьес с более активной динамикой, и его фирменное использование посторонних предметов для окраски звука (разложенные на струнах куски материи и т.п.), но в целом сет Можджера был этаким плавным и одновременно сильным вводом слушателя в тему, зачисткой каналов восприятия, своего рода очистителем загрубевших в ежедневных российских реалиях душ. Плакали не все, но равнодушных в зале не осталось однозначно.
Эстонское трио Momentum, которым руководит басист Пеэду Касс, оказалось перед непростой задачей — настолько опасно близки казались художественные концепции Можджера и этого состава, в котором наиболее ярким фронтменом выступает по очевидным причинам не лидер, а пианист, Кристьян Рандалу. Впрочем, известность в мире у Рандалу явно повыше, чем у Касса, и даже с чужой музыкой (а написан материал Momentum в основном именно Кассом) он работает вполне по-своему. Но, тем не менее, три личности на сцене — это всегда нечто большее, чем просто три музыканта, играющих определённое произведение. Начав предсказуемо сдержанно и работая с едва ли не ECM-овским по стилистике материалом, эстонцы довольно быстро разогнались до активного, насыщенного, а временами и агрессивного разговора, в котором у каждого были свои специ-фические аргументы. Барабанщик Томас Рулл, не чуждый рок-музыке, удачно поддавал жару самому, казалось бы, медитативному материалу; большой джазовый универсал Касс закрывал и искусно отделывал самые неожиданные стилистические пробоины, создававшиеся в материале отдельными фразами парт-нёров. Что до Кристьяна Рандалу, то этот куда менее визуально харизматичный, чем Можджер, музыкант привлекал внимания едва ли не больше, чем польский коллега: дело в том, что его собственный пианизм не только самобытен, но и как-то по-особому, до лёгкой неловкости, откровенен. Там, где Можджер заставлял слушателя расплываться в счастливой улыбке, Рандалу оставлял его насторожённым, ждущим той самой Ноты с большой буквы, того самого разрешения темы, без которого не может случиться катарсиса. И, что довольно необычно, контраст музыки этих двух пианистов убедительно показал, что одинаково хороша бывает и музыка с катарсисом, и музыка без катарсиса. Она просто разная. И большой вопрос, кого зрители отпускали со сцены с большей неохотой — известного многим поляка или доселе мало кому известных эстонцев.
А закрывал первый день квартет Якова Окуня, в который известный московский пианист пригласил, помимо постоянного участника своих проектов контрабасиста Макара Новикова, двух американских гостей: саксофониста Стива Слэйгла и барабанщика Джо Фарнсуорта. Из этой пары на мировой джазовой сцене Слэйгл заметно более известен (что, в общем, немудрено, учитывая его нахождение в «первой линии»), однако и Фарнсуорт — фигура заметная. Слэйгл участвовал в проектах Карлы Блэй, Вуди Хермана, Милтона Нашименту, Лайонела Хэмптона и Кэба Кэллоуэя (что и говорить, одна разносторонность этих имён позволяет судить о его универсализме); Фарнсуорт, в свою очередь, отметился работой у Дайаны Кролл, Джорджа Коулмана, Фароу Сандерса — словом, тоже не лыком шит.
В Красноярск коллектив прибыл за несколько дней до начала концертных программ, и его участники посвятили это время так называемой «джазовой резиденции», в ходе которой работали с выказавшими желание местными музыкантами. По словам куратора фестиваля, руководителя джазовых программ Красноярской филармонии Бориса Бородушкина, заявок на участие со стороны местных джазменов поступило обидно мало — обидно в том числе и потому, что для работы именитых преподавателей пришлось искать отдельный грант, который поддержал фонд Михаила Прохорова; однако вполне достойный концертный коллектив из красноярских музыкантов собрать всё-таки удалось.
Но в первый день фестиваля квартет Окуня выступал сам по себе, без привлечения местных сил. Его выступление стало хорошей иллюстрацией к тому, почему, собственно, не самые топовые американцы порой интереснее самых что ни на есть известных отечественных звёзд. На саундчеке Слэйгл и Фарнсуорт были настолько вальяжны и ленивы, настолько скупы в выразительных средствах и настолько банальны в высказываниях, что искренне хотелось найти местных организаторов и задать им вопрос в лоб — а зачем, товарищи, вы это вообще сюда привезли? Но с первых же нот собственно концертного выступления выяснилось, что это тот самый всеми активно обсуждаемый и никогда не реализуемый подход к саундчеку, при котором крайне желательно не показать своих способностей слишком рано. В конце концов, это же просто проверка звука, а не сам концерт. Стив и Джо — непосредственные «носители языка», музыканты, для которых джаз — музыка поистине национальная, понятная и известная во всех тонких нюансах, не требующая перевода и выражаемая в таких идиоматических выражениях, которым никакой профессор не научит. Поэтому на саундчеке они валяли дурака, а на концерте с нуля впряглись в свой straight-ahead так, что мгновенно притушили заметность на сцене российских коллег. По счастью, в творящемся на сцене разве что в самой незначительной степени присутствовала основная болезнь сборных российско-американских составов — та, что основана на самоуверенной готовности встретиться в аэропорту и за одну репетицию (или без репетиций вообще) финализировать программу. В этом квартете музыканты оказались спаянными в достаточной степени, чтобы некоторые неизбежные огрехи нерегулярного сотрудничества прошли незамеченными. А вот что осталось в памяти — так это гармоническая искушённость квартета, непростые аранжировки и постепенный разгон Фарнсуорта до обязательного в такой музыке соло, после которого зрители ревели, а стоявшие за кулисами участники «резиденции» хлопали друг друга по плечам и говорили «ну вот теперь я видел всё». Положа руку на сердце — нет, не всё. Далеко не всё. Но то, что для данного конкретного места и времени это было сильное и высококачественное завершение концерта — факт.
Юрий Льноградский
Текст опубликован в журнале «Джаз.Ру» №6-2013, на www.jazz.ru/jazzru
Юрий Льноградский: «ЕниJazz-2013»:неожиданно джазовый фестиваль. Ч.2.
Обсуждение