Публикуем предисловие к ежегоднику Фонда Астафьева. Автор: главный эксперт Фонда Антон Нечаев
В 2014 году в Красноярск грядет большое событие: 90-летний юбилей Виктора Петровича Астафьева. На разных площадках в разных точках города и края пройдут мероприятия, в мельчайших деталях продуманные, «сконструированные» специалистами важных культурных организаций: управлений культуры, библиотек, музеев, творческих союзов. Прозвучат слова памяти о Викторе Петровиче, слова благодарности; прозвучит (в записи, конечно же) голос и самого Астафьева: знакомый каждому красноярцу надтреснутый, переживающий, часто усталый, часто в раздражении, что отвлекают…
В предчувствии этой оправданной суеты, пусть искреннего, но не избегшего официальщины праздника, где-то внутри, в душе (славное, к несчастью, устаревшее слово!) возникает вопрос: а что собственно, осталось сейчас, от Петровича, после него? И что, собственно, мы празднуем? Понимаем ли мы, что мы празднуем? Да, Красноярск отметился памятником на Стрелке, памятником по дороге в Овсянку, домами-музеями, библиотеками, присвоением имени тому-то и сему-то, энным количеством начинаний под эгидой-тенью Астафьева… Творчество нашего земляка-классика подробно изучается в школах, студенты в институтах пишут о его творчестве дипломные, курсовые работы…
Летом 2013 года в Красноярск приезжал Д. Ш. – человек, занимающийся организацией переводов книг Виктора Петровича Астафьева в Португалии – молодой парень, с еще не замыленным взором, студент университета Коимбры, Красноярск навестил впервые. Д. Ш. встречался с людьми, разузнавал, выспрашивал о Викторе Петровиче, пропитывался отношением красноярцев к Астафьеву и под конец поделился: «Бронзовеет у вас Астафьев, закаменел совсем». А ведь, и правда, не без этого.
Без сомнения, любой выдающийся человек после смерти во многом превращается в памятник самому себе. Так легче, удобнее для потомков, для власть имущих, для окружения. Превращается в книжку на полочке, которую можно взять в любой момент по настроению и в любой момент положить обратно; она не убежит, не нахулиганит, не скажет чего-то неподобающего, не выкинет какой-нибудь оскорбительный фортель и, главное, не напишет более ничего нового, во что с новым усилием, болью, трудом пришлось бы вникать, что пришлось бы мягкими жерновами наших избалованных мозговых извилин заново переваривать. В бронзе, переплете, в камне мемориальной доски ему спокойнее; точнее, легче и спокойнее нам.
Как-то на одном из собраний Фонда Астафьева, спустя несколько лет после того, как не стало Виктора Петровича, мы всерьез и в прямом смысле мучительно задумались: что же такое для нас Астафьев? Что он все-таки для нас значит? Почему мы им занимаемся? Вопросы тогда ставились не праздно: нам действительно нужно было это понять, чтобы как-то жить, как-то двигаться с этим именем. Астафьев, несомненно, выдающийся творец и художник, именно красота языка, его самобытность, описательная вдумчивость его прозаической речи – главные достоинства его как писателя.
«Просто посчитайте, — говорил один из наших лауреатов, состоящий в экспертном совете Фонда, — сколько слов использует Астафьев, и вы поймете высочайший класс этого писателя». Да, словарем Астафьев может превзойти не только Пушкина, но и Шекспира, и не только количественно, но и качественно: по языку Астафьева составляются отдельные словари, слова, которые, возможно, канули бы со временем в небытие, обретают в книгах Астафьева плоть, входят в культуру. Это громадное достижение нашего великого земляка, громадное, но не основное, ибо относится оно все же во многом к технической стороне писательской деятельности, а не к духовной.
Значение Астафьева намного глубже, серьезнее, и связано не только с его писательством, но и с самой его непростой жизнью, с тем ключевым и решительным выбором, принятым в этой жизни. Именно в характере этого выбора и есть суть и главное достижение писателя и человека, нашего земляка Виктора Петровича.
Из горя, разрухи, потерь, детдомов, голода, необразованности, невозможности образовываться, через войну Астафьев подбирался, тянулся, карабкался, крался к тому, что ему было предназначено, что его влекло больше всего на свете: к литературной работе. В условиях советской власти работа писателя могла иметь только одно определенное направление: идеологическое. Степень идеологичности могла быть разной: от оголтелой безоглядной советскости до вынужденного соблюдения необходимых минимумов при попытке создать что-то по-настоящему художественно достойное.
Какой путь избрал для себя Астафьев, и как поступили бы (и поступили) в таком случае девяносто процентов, избравших литературную стезю, особенно с изначальными условиями как у Петровича (детдома и т.д.)? Любой обыкновенный, нормальный человек, литератор, хлебнув с детства лишений, получив первый успех, старается оторваться от неблагоприятной среды, забыть тяготы и неудачи, становится крепким звеном в доминирующей идеологической цепочке, опоясывающей страну. И это правильно, это логично: ведь, в конце концов, именно эта система выдвинула, утвердила, накормила, образовала своих писателей. Так за что же ее не любить, почему не служить ей? Но Астафьев, при всем том, что он никогда, за исключением последних лет жизни не был фрондером, так и не стал стопроцентно советским. Память о детских годах, о погибшей матери, о голодной Сибири, об арбузных корках, вылавливаемых в Енисее (астафьевские пацаны думали, что корки и нужно есть) не давала ему покоя, не хотела утекать в небытие. Астафьев всегда помнил, кто он и откуда вышел, думал и писал только об этом, собственно о маленьком угнетенном человечке, верный традиции тех изорванных, читанных в детстве книжек, которые и оказались впоследствии великой русской литературой. Отсюда его вечные скитания по провинциальным городам, трудный, в чем-то даже больной характер, запальчивость, упрямство, противоречивость. Таковы же и его персонажи: пьющие, непутевые, упрямые, насмешливые, жестокие, наивные, злые, счастливые, несчастливые… В общем, такие какие на самом деле есть, непридуманные люди нашей страны, писанные не по идеологической канве правильности и неправильности, а сквозь художественную кальку жизненной правды. Вечной, никакими премиями и орденами, никакой сытостью и обеспеченностью не заглушаемой ноткой боли за свой народ (а значит и за себя самого) ценен Астафьев; ценен выбором своим: не смотря ни на что – не забыть, не потерять, не продаться.
Напоследок, на всякий случай: вдруг кто забыл, зафиксирую несколько астафьевских мнений, тезисов, его характеризующих. Чтобы помнили его подлинного, живого и с ним живым разговаривали, а не с куклой в бронзовом пиджаке:
- Не вставать при исполнении гимна России (музыка А. Александрова, слова С. Михалкова).
- Не ходить на парады победы, ибо настоящие солдаты в большинстве полегли в войну, на парады же ходят те, кто грелся при штабах, смершевцы и энкавэдэшники.
- Да и сама Победа – никакая не Победа; не бывает победы с потерями пять к одному.
- Коммунизм – это тот же фашизм, никакой разницы.
- Сибирь надо отделить от России, Сибирь должна быть самостоятельной.
Антон Нечаев, Главный эксперт Фонда Астафьева. Красноярск
Оригинал материала
Урезанный вариант в Литературной России
Виктор Петрович Астафьев
Обсуждение