О том, почему именно в Нью-Йорке у музыкантов открываются глаза; о музыкальных экспериментах, о Карузо и эпатаже говорили мы с одним из лучших джазовых пианистов России Иваном Фармаковским. В Красноярске он оказался благодаря фестивалю «ЕНИJAZZ».
25 сентября на сцене БКЗ Фармаковский и его квартет отыграли программу из собственных сочинений, джазовых интерпретаций известных русских песен и произведений нью-йоркского саксофониста Ральфа Бауэна.
Иван, по моему скромному мнению, оказался не просто классным музыкантом, но и эрудированным и интересным собеседником. Поэтому получившееся интервью хотелось бы привести полностью, без каких либо сокращений.
— Иван, как вы думаете, какая публика сегодня ходит на джазовые концерты?
— Наверное, вам приходилось слышать на радио «Джаз» такой слоган: «Я и джаз. Остальное не важно», или еще «Джаз называли музыкой для богатых. Джаз называли музыкой для бедных. Но джаз всегда оставался музыкой для умных». Конечно, это всё пиар. На самом деле публика на джазовых концертах различная, но объединяет их умение интуитивно чувствовать музыку, любить джаз за его интригу, искрометный ритм, гармонию, за любое новаторство, которое привносят ныне существующие музыканты, за эксперименты.
В джазе вообще грех не экспериментировать. Это ведь импровизационная музыка. И дай бог, чтобы люди продолжали ходить на джаз, потому что в отличие от других направлений, это самая свободная музыка, которую невозможно услышать в одном и том же исполнении второй раз. То что происходит на сцене — происходит здесь и сейчас и никогда больше. Поэтому зрителю можно сказать: «Вы присутствуете на совершенно уникальном действе».
— Почему для своего квартета (в составе квартета Ивана Фармаковского музыканты из Нью-Йорка — барабанщик Дональд Эдвардс, саксофонист Ральф Бауэн и контрабасист Дэррил Холл) вы не пригласили музыкантов из России?
— Могу объяснить. Я за слияние культур. Мой недавно записанный новый альбом называется «Примирение», он, правда, ещё не вышел. Вначале он назывался «Умиротворение», но уж больно нехорошо звучит. Имеется ввиду примирение разных культур. При этом, они вроде бы и не ссорились… Но, даже не поссорившись с людьми, иногда можно помириться.
Дело в том, что джаз изначально был американской музыкой. Почему приглашают американцев? На них держатся практически все корни, на которых стоит джаз. Они носители этой информации. Ведь одно дело, когда рассказ пересказанный, другое — когда ты сам его читаешь. Есть, кстати, анекдот на эту тему. Абрам говорит:
— Нет, ну что люди в этом Карузо нашли? Он картавит, шепелявит, фальшивит.
— А что вы сами слышали из его репертуара?
— Не помню, мне Рабинович что-то напел.
Очень хочется у этих музыкантов, во-первых, учиться, как нужно делать джаз профессионально. А, во-вторых, мне хочется показать зрителям, что такое настоящий джаз.
— На родине джаза, в Америке, эту музыку сегодня чаще играют в клубах или в больших залах?
— Я бы сказал, и то и другое. Джаз давно вышел на большие сцены. И в 60-е годы прошлого века он довольно успешно был развит как в клубах, так и на больших сценах, и в филармонических залах. С одной стороны, и то, и другое — хорошо. Но есть различия. Есть разные жанры, разные музыканты. Кому-то интереснее играть в клубах, кто-то более мощно выступает на большой сцене. Я люблю бывать и там, и здесь. В джаз-клубах более демократичная обстановка, а на большой сцене нужно держать марку, иначе это будет несоответствие действительности. Но настоящий джаз есть и там, и здесь.
— Джаз у многих в первую очередь ассоциируется с саксофоном. А у вас…
— Я бы так не сказал. Это точка зрения отдельных людей. Я не являюсь ее сторонником. Джаз — это и рояль, это и барабаны, это и труба. Это и кларнет, в конце концов, вспомним Бенни Гудмена. Это масса инструментов. Можно сказать: кто, играя на каком-то инструменте, стал великим, с тем он и ассоциирует джаз. Я не собираюсь учитывать мнение обывателей до такой степени. Но сам по себе саксофон я очень люблю. И в свой квартет я пригласил саксофониста, хотя раньше играл и с трубачом, и с гитаристами.
— Собственный квартет – это новый этап творческой деятельности?
— Я уже давно занимаюсь своими проектами. В какой-то степени это, конечно же, рост. Потому что одно дело — быть сайдменом, когда ты аккомпанируешь, например, в джазовом биг-бэнде, другое, когда ты руководишь коллективом. Кроме того, один и тот же состав может играть по-разному. В одном случае им руководит саксофонист, в другом – пианист. Это очень важно — кто ведет.
Всё это жизненный опыт. Сразу взять и начать руководить ансамблем не так просто. Должна быть некая харизма. Публика другого не примет. Должна быть какая-то идея, которой ты можешь заразить товарищей. Поэтому я хочу играть то, что мне нравится, а не то, что мне дают играть, когда я работаю сайдменом. Хотя я тоже очень люблю эту профессию. С тем же Игорем Бутманом мы сыграли колоссальное количество концертов с разными приглашенными американскими звездами — как вокалистами, так и с музыкантами.
— А есть какие-то вещи, которые вы не можете себе позволить на сцене?
— Я не могу позволить себе сесть на рояль. Это верх…
— Но это же эпатаж, который сейчас в моде.
— Не люблю эпатаж. Он привлекает, но не все средства хороши, как говорится. Дешевая популярность мне не нужна.
— Где публика теплее воспринимает вашу музыку, за границей или на родине?
— За границей, как ни странно. Там выше развита культура восприятия джаза. В России много людей, которые любят эту музыку, но их, к сожалению, недостаточно. Очень часто наши люди приходят в клубы, где звучит джаз, и сами не знают, что делать. Им нравится такой животный напор, другим их не возьмешь. На западе всё по-другому. Они ценят всё. Я тоже люблю экспрессивную игру, но все должно быть гармонично, в меру.
— А вы можете выступать в любом настроении?
— Я профессионал, я обязан это делать. Я же не могу выйти и думать: «А, вот опять собрались…». Что я не приемлю, так это неуважения к публике. Сам факт, что люди пришли слушать твою музыку, заставляет испытывать к ним большую благодарность.
— Насколько сейчас в России развит джаз?
— Могу сказать, что у нас сейчас под словом «джаз» впаривается много какой-то ерунды. Например, радио «Джаз», где 20% джаза, остальное всё не джаз. Всё приходит к некоторой сумятице таким образом.
— Может, у нас нет джазовых музыкантов?
— Есть. Но вот возвращаясь к вопросу о том, почему я пригласил иностранцев, — это колоссальный обмен опытом. Здесь понятно, что они делают. У нас делают по-другому. У нас есть замечательные музыканты, но они варятся в своем соку. Когда ты уезжаешь в Америку, общаешься там, посещаешь джем-сейшены, ты по-другому видишь свою работу.
Мой хороший знакомый известный барабанщик Александр Машин как-то сказал мне: «Когда я бываю в Нью-Йорке, у меня возникает ощущение, что у меня глаза открываются». Поэтому, я еще раз подчеркну, что очень трудно, не являясь носителем этой культуры, поддерживать её на должном уровне. И обмен опытом просто необходим.
— Сейчас вы сказали, что вы профессионал, а есть, куда расти дальше?
— Когда Иосифа Бродского спросили: «Над чем вы сейчас работаете?», он ответил: «Над собой». Ему тогда было уже за 50, мне еще есть, куда двигаться. Нет такого определения: «Я всего достиг, я все умею, мне скучно жить». Я могу сказать, что чем больше человек знает и умеет, тем он больше не удовлетворен. Я знаю потрясающих эрудированных, талантливых людей. И при этом у них такое страшное самокопание, что они ничего не умеют и вообще бездари. Это нормально.
— Можете описать свою музыку и людей, для которых вы её создаете?
— Открою вам страшную тайну. Музыку вообще пишут для себя. А вот кому она нравится или не нравится — это другой вопрос. По большому счету музыка пишется так: ты сам себе критик, и перед собой же тебе отвечать. Чтобы кому-то угодить, этого нет. Я считаю, это вообще «развлекалово». Пусть этим занимаются Матвиенко, Меладзе. А они занимаются конъюнктурой, хотя, безусловно, они очень талантливые ребята.
— Нужно ли джаз делать популярной музыкой? И вообще можно ли сделать так, чтобы у джаза появилось огромное количество поклонников?
— В определенных кругах, да. Вопрос риторический. Если бы государство наше поддерживало эту музыку хоть как-то, можно было бы донести её до слушателя. А так совершенно нерентабельный процесс. То есть, например, реклама стоит раз в пять дороже, чем сам концерт. Это вещи, завязанные просто на средствах. То же самое, например, с балетом. Если его не поддерживать, он умрет. Немного у нас любителей балета. Джаз раньше был развлекательной музыкой — основой шоу-бизнеса. А сейчас это элитное искусство.
— Вас называют одним из лучших джазовых пианистов России. Как относитесь к подобным званиям?
— Хорошо быть в том месте, где ты можешь выставить себя в лучшем свете. Но есть другая пословица: «Молодец среди овец». Я предпочел бы жить среди равных в месте, где наибольшая конкуренция, где есть, к чему стремиться, есть стимул для роста. Когда ты лучший или один из лучших… Это, во-первых, очень субъективно. На самом деле пианистов не так много, потому что их в принципе немного. Я не отношусь к этим званиям излишне серьезно. Я просто играю музыку.
— Многие ваши коллеги – джазовые музыканты перебрались в Америку. У вас есть такие планы?
— Если честно, нет, я себя не мыслю где-то там, я себя вижу здесь. Так что не дождетесь!
красивый и обоятельный