Русский мир: Готовь парабеллум, если хочешь любви

В исходе года богатого на события, но обнищавшего на надежды, всегда есть место маленьким радостям. И вот, сегодня, не только давно уж вступившая в права зима радует нас необычно-хрущевским weather’ом, но и невероятно-мистической (по словам очевидцев) северной красоты зицпредседатель красноярского эпистолярного правительства в изгнании — Маха ОМ — представляет вниманию интеллектуальных масс очередной боевой листок. Своего рода «Декрет о мире, любви и боли».

Хочешь мира-готовь парабеллум (с)

«Беспримерен героизм Чужого, принявшего неравный бой с силами вторжения. Мы можем только догадываться, как он шептал себе, зажатый в тесной вентиляции корабля: “Они не пройдут”. Как он надеялся на подкрепление и как терял надежду. И как принял окончательное решение – вступить в бой и стоять до конца…Партизаны вьетконга, украинские повстанцы, испанские макизары – все они должны склонить голову перед безымянным героем коммунистического космоса. Он выполнил свой долг до конца. Они не прошли».

Николай Кропалов — «Походная» — НБП»

«Песня действительно очень старая, тогда еще ни каким нашимкрымом и не пахло. Это были времена Б.Н. Ельцина и она считалась жутко оппозиционной. А сейчас ее можно по первому каналу спокойно крутить, вместо заставки к прогамме “Время”» (с)

Рассказ характеризует историческую сущность момента, который мы проживаем прямо сегодня, поэтому детали и образы, которые в нем использованы, — все подлинные. Своей задачей я поставила лишь их соединить. Прототип образа главного героя — Роман Бурлак, он и нашел тему «Русского мира» в песне (Николай Кропалов «Походная» — «НБП»), и дал озвученную в произведении, оценку.

Лейтмотив сублимации в произведении — это решение героини обращения собственной отовистической агрессии и кровавых древних инстиктов против себя, преломляя через призму любви, эстетических образов, — опыт, который дает нам европейское искусство, вся цивилизация. 

От боли нельзя уйти, ее можно сделать красивой, майн либе

Она с восторгом наблюдала, как большой охотничий нож с зазубринами и ложбинками для кровостока разделывает пышный плетеный батон под вегетарианские сэндвичи. Пикник на стерильно белом осеннем ягеле, покрывающем крохотную поляну, был в разгаре. Только особая тишина и мистицизм северной тайги, с ее сырыми мшистыми глухими чащами, поваленными и вывернутыми деревьями, диким зверьем, которое не прочь пообедать одиноким путником, а то и компанией.

Не было слышно ни зги, лишь патриотическим ироничным шепотом доносилось из его плеера «Бритый затылок, черный рукав, — это идет молодой волкодав. Грозно шагает национал, Русского Мира он идеал…» — Представляешь, — оторвался он от нарезки, увидев насколько захватили ее эти звуки, — кто мог подумать, что эта старая песня станет настолько пророческой?! ее сейчас хоть на 1 канал ставь, а была жутко оппозиционной…

— Ах, — у всего этого культа такая выверенная поверхностная эстетика, что даже меня цепляет иной раз. — Мечтательно вздохнула она. — На Ботаническом какие-то собрания у них проходят, возвращаются по автостраде на патриотическом подъеме, зиги тебе кидают, как эталонной арийской фройляйн. Сами дети, зеленые совсем еще, не понимают в чем суть, — для них все пока понятно и красиво в национал-социализме. С точки зрения фетишизма, я тоже не против … кому поклонение не нравится?! Но это рано или поздно выливается в акции …

— Сублимация фашизма?!

Сублимация

Она кокетливо отвела глаза… И точеная фигура в облегающем готичном черном одеянии и профиль, выдержанные в строгой нордической красоте, попеременно отдавали образами Валькирии из Дрезденской галереи и Евы Баун, — сложно представить, что в этот момент проносилось во взгляде, который нельзя было видеть. Ураганы и взрывы, претендующие повелевать стихиями, очищающие землю силой божьего гнева? Смерти на поле боя, полные застывшего ужаса и героизма в непорочных мертвых юных глазах? — Чем она заместила древнюю свирепую ярость и жажду доминирования, не дающие в глубине души покоя ни одному рафинированному и нежному белому, какой эстетикой онравствления и жертвенности, возвышающей дух, сковала страсти?

В котелке закипал чай, шара, малиновое варенье стояло откупоренным. Он закурил в ожидании не прозвучавшего ответа. А она обернулась послушать его: С медленным выпусканием дыма, благородно-бархатным грудным тембром в ее сердце оседало «Я заставлю тебя копать себе могилу в моем саду, я переломаю тебе кости и полью кровью розы, которые будут цвести на могиле, я похороню тебя там… чтобы сохранить нетронутым мое чувство и твою красоту .»

— О чем думаешь? Ты так улыбнулась.

— О том, чего ты мне никогда не скажешь…

— Погоди, медведя отгоню..

Он взял увесистую ветвь валежника и пакет печенья. Затем две фигуры, примерно одинакового размера, мелькали по кустам, пока десерт и зверь не обрели друг друга за оврагом.

Вернувшийся был встречен восторженным взглядом.

— Опять сублимировала?!

— Да, кто не сублимирует, я тебя умоляю!?

Невозмутимо произнесла она со слегка дезориентирующим мужской ум, тихим обожанием, которое, не успев раскрыться, со всеми прочими звуками, утонуло в в мощи нарастающего гула штурмовиков, вылетевших на показательные учения.

— Нам пора. Становится темно, хищники вышли.

Он поднял ее, чтобы перестать через бревно, — «здесь мы устроим тебе уютную могилу», — и аккуратно поставил напротив подножки дизеля.

— Да чему ты улыбаешься все время?!