Марина Дмитревская: «Мы сохраняем журнал как территорию свободы»

30 декабря «Петербургский театральный журнал», одно из самых авторитетных театральных изданий страны, отметит свое 20-летие. По словам его бессменного главного редактора Марины Дмитревской, жизнь журнала никогда не была безоблачной – все эти годы он существовал исключительно на энтузиазме своих создателей. Но вопреки трудностям неизменно удерживался на плаву, чего хочется пожелать ему и в дальнейшем.

А сегодня мы поздравляем «ПТЖ» с юбилеем и вспоминаем вместе с его редактором, как появилось на свет и развивалось это уникальное издание.

— Марина Юрьевна, оглядываясь назад, даже трудно вообразить, что кому-то могло прийти в голову учредить серьезный профессиональный журнал в голодном 1992 году…
— Это сейчас кажется чем-то странным и невероятным. А тогда мы не осознавали, какое время на дворе. Вот театры, вот театральный институт, библиотека – есть, от чего оттолкнуться и с чем работать. До «ПТЖ» в Петербурге, у самой старой театроведческой школы, 55 лет не было своего издания, мои учителя испытывали большие комплексы. Моя же собственная профессиональная жизнь в те годы складывалась лучезарно, я везде печаталась – в журналах «Театр», «Московский наблюдатель», «Театральная жизнь»… Так что личной заинтересованности в собственном издании у меня не было никакой.

— Но, все-таки, почему вы решили его открыть?
— Мое основное место работы – театральная академия в Петербурге. И где-то в конце 80-х годов мне стало скучно, захотелось как-то разнообразить преподавательскую деятельность. Мы со студентами начали издавать свой журнал «Представление», вышло десять номеров, пять экземпляров каждый. Собралась компания людей, которые болели журнальным делом.

А потом меня пригласили вести пресс-работу на фестиваль Камы Гинкаса, который проходил в Петербурге. Естественно, подтянулись мои студенты, и мы делали с ними бюллетень под названием «Кама Сутра». Это было очень весело – на пишущих машинках, ксероксы только входили в жизнь, печатали по 16 экземпляров ежедневно. Там были смешные рубрики «Кама с вечера», «Камарадос», «Камарилья» и т. д. Тогда-то директор Театра на Литейном Александр Македонский и предложил мне издавать постоянный журнал.

— Сразу согласились?
— Нет, я сказала, что у меня здоровья на это не хватит. Но мои ребята сочли, что грех не воспользоваться таким предложением, и я не смогла их бросить. Однако уже спустя полтора месяца нас бросил Македонский – еще не учрежденное издание, с подготовленным номером, уже прошла информация по городу, что появится новый журнал… Это был ужас, абсолютный стресс. Мы уже нашли чердак, чинили дырки в полу, готовились к новой жизни… У меня не было никакого организационного опыта, я умела только писать тексты. А тут пришлось искать деньги. Я ходила по каким-то нуворишам, убеждала их, как необходим нашему городу театральный журнал, на меня смотрели, как на идиотку… Я просто поседела за ту весну, в буквальном смысле.

— И все-таки не сдались.
— Знаете, каждый раз мне кажется, что еще чуть-чуть, и силы закончатся, но… Что-то происходит. Так и в тот раз – одна наша студентка-заочница привела меня в старую коммуналку на Староневском проспекте, там стояли ящики с халвой, непроданные компьютеры… Просто сцена «малины» из фильма «Место встречи изменить нельзя».

— Вы – за Шарапова?
— Да, а вместо Джигарханяна был восточный человек по имени Сафар, который сидел за длинным столом. (Смеется.) Я вообще не поняла, куда попала. Но эти люди стали нашими соучредителями, дали деньги на нулевой номер, большое им спасибо. Потом они исчезли, и только шесть лет назад, чтобы исключить их из состава учредителей, нам пришлось отыскать эту давно заброшенную организацию в государственном реестре…

— Просто детективная история!
— Я вам рассказала лишь один эпизод, а многого уже не помню, жалею, что мы не писали подробные дневники. Столько всего произошло за эти годы… Мы долго искали директора. Когда журналу исполнилось пять лет, очередной директор, между прочим, преподающий менеджмент у нас в институте, сказала, что журнал совершенно не продается, деньги кончились, зарплаты нет. И ушла. В то же самое время начался капремонт дома, на чердаке которого мы обитали, пришлось искать другое пристанище. Я нашла маленькую комнату в одном издательстве, с шестиметровыми потолками, и в ней был просто Монблан из непроданных номеров «ПТЖ». Я сидела, рыдала и думала, что лавочку нужно прикрывать, раз наши директора, опытные специалисты, считают, что затея безнадежная. Но напоследок решила еще раз для себя убедиться, что журнал никому не нужен и стать на время директором. Это было пятнадцать лет назад.

— И убедились в обратном?
— Конечно, мне пришлось всему учиться – юридическим и бухгалтерским тонкостям, написанию грантов, ходить по начальству и т. п. Но уже за первые полгода я расторговала одну шестиметровую «стопку», потом еще одну, и еще. С тех пор «ПТЖ» регулярно выходит, распространяется по всей России, мы получаем нищенские, но постоянные гонорары. Люди у нас замечательные. Никто не ставит вопрос о повышении зарплаты, при этом все знают, сколько денег на счете, как мы будем ими распоряжаться – все прозрачно.

И постоянно придумываем все новые и новые проекты. Видимо, забот мало, спокойно жить нам неинтересно. (Смеется.) Поначалу о спектаклях в других городах России мы писали лишь в том случае, если их ставили питерские режиссеры (как и о театрах, которые на тот момент возглавляли выпускники петербургской школы). А сейчас освещаем и лаборатории, и фестивали, и прочие интересные театральные события по всей стране независимо ни от чего. Наши критики много ездят, мы сотрудничаем с авторами из разных городов.

— Вы упомянули о новых проектах. Что особенно важное запустили в жизнь?
— У «ПТЖ» открылся свой блог, он очень активный – около двух тысяч посещений в сутки, больше 30 тысяч ip-адресов ежемесячно. На сайте еще есть раздел «Пресса о петербургских спектаклях» – это нужно не нам, а нашей профессии, потому что театральные библиотеки перестали расписывать периодику. Поскольку мы воспринимаем себя как общероссийский информационный центр, на сайте возникли разделы «Драматургия», «Биржа».

Потом, на нас, на мне лично много лет висел проблемный сюжет с Домом ветеранов сцены, мы пытались защитить наших стариков, землю их Дома от продажи. Из-за этого много конфликтов с Союзом театральных деятелей РФ…
Год назад у нас также вышел первый тираж мультимедийной общеобразовательной программы «Приглашение в театр». Это возможность для человека нетеатрального узнать, что такое искусство театра – его история, теория, как делается спектакль и т. п. 24 часа видеопримеров, множество фотографий. Очень познавательная программа. Плюс книги издаем. Сама удивляюсь, как на все хватает сил.  (Улыбается.)

— На какую аудиторию ориентирован «Петербургский театральный журнал» и его дочерние проекты?
— На профессионалов и гуманитарно развитых зрителей. Он не для тех, кого интересует, какую клубнику ест на завтрак Хабенский. Неслучайно среди наших учредителей Петербургская театральная академия и Петербургский театральный музей. Они ничем нас не поддерживают, но мы специально их указываем, чтобы было понятно, что «ПТЖ» — это журнал школы. Театральной критике в России больше 250 лет, я очень уважительно отношусь к этой профессии. Не хочется потерять опыт наших предшественников. Поэтому журнал существует для сохранения профессии, ее культуры, статуса. И для сохранения русской словесности, в том числе, потому что безграмотность вокруг чудовищная. Мы очень тщательно работаем с языком.

Знаете, я давно сравниваю «ПТЖ» с зоопарком. Когда какие-то биологические виды в природе вымирают, их поселяют в зоопарк. И ждут, когда возникнет благоприятная экологическая ситуация, чтобы этот вид снова выпустить в природу.

— Если проводить такие аналогии, у «культурных видов» в нашей стране перспективы не самые радостные…
— Да, культурная ситуация все хуже и хуже, мир дичает. Я с грустью смотрю на перспективу, будет ли вскоре кто-то вообще читать… Когда мы начинали, драйва было больше. Государство предоставляет журналу какую-то поддержку, но глобальных задач это не решает.

— К тому же совсем недавно попыталось ее отнять – сначала по негласным политическим соображениям, потом якобы по нравственным?
— У чиновников вызвали раздражение фотографии с Болотной площади в третьем, молодежном номере журнала за этот год, которые опубликованы всего лишь как иллюстрации к текстам про политический театр. Потом, когда мы доказали несостоятельность их претензий, выяснилось, что их не устраивает нецензурное слово на букву «б», которое присутствует в одном из текстов, очерке «Записки уборщицы». И поэтому оплачивать выпуск номера они отказывались. Хотя на обложке журнала стоит ограничение «18». Так что дальнейшая судьба журнала по-прежнему неясна, о следующем годе стараюсь пока даже не думать… Власть имущие словно забывают, что это не их личные финансы, а средства налогоплательщиков. И, на мой взгляд, сохранение культуры, которому служит «ПТЖ», стоит тех небольших денег, которые мы получаем по государственным грантам.

— Что неприемлемо для вашего издания?
— «Петербургский театральный журнал» может гордиться своей неангажированностью – за 20 лет он не напечатал ни одного заказного материала. Профессиональную проституцию не поощряем, не руководствуемся ни дружбой, ни привязанностями. Стараемся избегать шлягерности. Конечно, это не значит, что тексты должны быть скучными. Но вокруг театра сейчас так много журналистского разгуляя, непрофессионального блогерства, что хочется других, компетентных текстов. Я все больше думаю, что мы сохраняем «ПТЖ» как территорию свободы и независимости. Стремлюсь, чтобы он наследовал великому журналу «Театр и искусство», который на рубеже XIX-XX веков в Петербурге 22 года издавал великий русский критик Александр Рафаилович Кугель. Он писал: «Я хочу, чтобы на страницах нашего журнала взаимотерпимо уживались Евтихий Карпов и Сологуб». То есть, как консервативное театральное мировоззрение, так и полностью ему противоположное.

— А если точка зрения автора рецензии на спектакль абсолютно не совпадает с вашей собственной?
— Если текст хорошо написан, он будет напечатан. Но у меня или у кого-то другого из оппонентов есть право высказать рядом свою оценку, рассмотреть художественный объект с разных сторон. Не все получается, не каждый номер меня радует. Но зато я знаю, для чего учу своих студентов – у них есть дом, куда они всегда могут прийти с текстом. Последние пять лет мы даже делаем специальные молодежные номера.

— Насколько популярна в наше время профессия театрального критика?
— Судя по небольшому притоку абитуриентов, она непопулярна – от силы 4-5 человек на место, и то не каждый год. Но все выпускники находят себе применение, и большинство все же по специальности – одни идут в аспирантуру, другие работать в театр, кто-то пишет в СМИ.

— Вас не огорчает, что профессия театроведа становится преимущественно женской?
— То, что профессия феминизировалась, очень печально. В Москве еще есть мужчины-критики, а в Питере с этим сейчас совсем слабо… Мальчики поступают, но они, как правило, не доучиваются. Спектаклю надо отдаваться – видимо, это женское дело. (Улыбается.) Мужчины вообще более эгоистичны по своей природе. Женщина податливее и восприимчивее к чему-то другому, к растворению в художественной ткани спектакля, она «душечка». Но это все красивые аналогии. А на самом деле женщины часто пишут по-мужски. Например, у Натальи Анатольевны Крымовой были жесткие мужские тексты. И в то же время есть мужчины, которые пишут абсолютно по-дамски. Вот такую бабскую критику я не люблю. Точно так же, как мне глубоко антипатично бабство и обыденное коммунальное сознание внутри театральной среды. Не понимаю, как отношения могут определять оценку, терпеть не могу обслуживание. Всегда видно, когда критик обслуживает театр. Я за независимость.

— Как вы относитесь к распространенному в театральных кругах утверждению, что театр работает не для критиков, а для зрителей?
— Вообще-то, критик – это умный образованный зритель. И все мы работаем для ноосферы, которая впитывает наши чувства и мысли. Оттого-то в жизни столько плохого, что люди выкидывают туда слишком много дурных помыслов, а потом им все это возвращается… А искусство – это форма познания жизни, какая без него жизнь? Как говорил Оскар Уайльд, если бы не пейзажи Тернера, мы не знали бы, как красивы закаты над Темзой. Именно художник заставляет человека смотреть на окружающий мир другими глазами. Порой идешь по улице и думаешь: о, так было в каком-то спектакле! В театре ты это заметил, и потом оно вернулось к тебе в жизни. Театры ставят не для критиков, как и критики работают не только для театров. Мы пишем для истории театра, для зрителей, которые видели спектакль, и для тех, кто не успел посмотреть. И для самих себя тоже, чтобы через свою профессию разобраться с миром…

— Какие жанры, на ваш взгляд, ушли из театроведческой профессии?
— К сожалению, очень многие. Ушли аналитические портреты, мало фельетонов, редки мистификации, исчез очень хороший жанр «Актер в роли». Почти не появляются настоящие проблемные статьи. Жизнь очень быстрая, проще что-то схватить на лету и написать моментальный отзыв, чем осмыслить, сделать какое-то обобщение. Настоящая критика подразумевает неторопливость, просмотр спектакля не один раз. Вот этого мне лично, увы, особенно не хватает. Так же, как не хватает спектаклей, с которыми хотелось бы «посожительствовать» месяц или два.  (Улыбается.) Студентов мы всем этим жанрам учим, но сейчас вообще другой стиль жизни. Мир переживает кризис бумажных носителей, печатные издания распродаются все труднее, люди предпочитают брать информацию из интернета. Но там мы не наслаждаемся текстом, а пытаемся как можно быстрее извлечь из него содержание. Тут уж не до жанров, не до красот, не до изящества. А это неправильно – точно так же, как если мы вдруг потеряем интерес к красивым вещам.

— Есть что-то в российской театральной жизни, что вас в последнее время по-настоящему радует?
— Я получаю удовольствие от многих спектаклей, но большого ликования нет. Возможно, потому, что за порогом театра у нас очень неприятная социальная картина, мрачная политическая эпоха. Остается только делать, что должно, и не ждать, что будет.

А знаете, кто меня действительно радует? Режиссерское поколение 30-35-летних ребят, которые окончили московские и питерские вузы и окучивают сибирские просторы. Дружат, встречаются, ездят друг к другу на премьеры. Они пока что не ревнуют к чужому успеху, стараются помогать друг другу. Я их хорошо знаю и именно с ними связываю надежды на будущее нашего театра, вопреки всем проблемам в культурной жизни страны.

Фото из архива «Петербургского театрального журнала»