Марина Лымарь — балетмейстер, режиссер, перформер, педагог в области невербального танца, автор специальных курсов по технике контемпорари, телесной импровизации, композиции и детскому современному танцу.
В рамках фестиваля современной хореографии «Айседора-2012» все желающие смогли посетить ее мастер-классы, посвященные формату лаборатории и современному танцу для детей. Кроме того, Марина занимается продвижением и развитием перформанса и танцтеатра в Украине. С ней мы поговорили об украинском контемпорари, о детской профессиональной школе танца и поделились впечатлениями от фестиваля.
— Марина, если о современном танце в России мы некое представление имеем — понимаем, как дело обстоит в Москве, в Санкт-Петербурге, у нас в Красноярске и т.д. То об украинском современном танце мы не знаем ничего. Расскажите, как у вас дела?
— В России тренд уже сложился. В Украине еще нет. Действуют несколько игроков и какие-то структуры, которые вокруг них развиваются. В общем-то, в России тоже так начиналось.. В Украине по-прежнему существует балетный театр, он уже не такой сильный, как был в Советском союзе, к сожалению. Основная масса танцовщиков уезжает из Украины, точно так же, как из России. Существует народный танец, фольклорный, который тоже уже далеко не так хорош, как, например, в эпоху Павла Павловича Вирского (советский украинский артист балета, балетмейстер, хореограф, народный артист СССР – прим. автора) или уже его последователей. Сейчас можно назвать, может быть, два коллектива, которые гастролируют, представляют украинский народный танец.
Вне официальной культуры процесс идет, конечно. Очень много ребят занимаются хип-хоповской субкультурой. Сейчас у нас эпоха хип-хопа. Но они, конечно, не думают о сцене, они больше думают о своих «батлах».
Такое понятие как «перформанс» для Украины сейчас стало на слуху, потому что стало модным. Все его стали употреблять куда ни попадя, хотя мало кто понимает что это. Если говорить о перформансе просто как о переводе слова с английского языка, то это «зрелище», а это, понятное дело, — спектакль. Но если говорить о перформансе, как о жанре, как о артистическом действии, о художественной форме, то с этим работают в Украине просто считанные люди.
Стало модным слово «контемп». Это такое украинское словообразование. И у нас случилось то, чего исторически не было в России. Здесь этот танец зарождался тоже усилиями энтузиастов, затем он как-то рос вдали от официальной культуры. Были интересные проявления. Уже потом эти проявления, скажем, вызрели внутри себя и стали такими явлениями, как Таня Баганова (театр «Провинциальные танцы», г. Екатеринбург – прим. автора), Оля Пона (Челябинский театр современного танца), Саша Пепеляев (хореограф и режиссер, арт-директором Фестиваля российских театров танца «Цех») — это первая плеяда. Были те, кто пошли дальше — Даша Бузовкина (хореограф, танцовщица, театр Periculum), Саша Конникова и Альберт Альберт (Танцевальная компания «По.В.С.Танцы»), Лена Слободчикова (хореограф, организатор фестиваля «Айседора») и т.д. В России было так.
В Украине это все подхватили телевизионные шоу. И словосочетание «контемпорари дэнс» стало на слуху. Его стали внедрять в свой формат теле-шоу (например, «Танцуют все»), делая одной из номинаций «контемп». Но на самом деле ставить-то некому. И те люди, которые занимаются этим серьезно, они не вхожи в шоу-бизнес, это не является объектом их интереса. И получается, что если танцуешь босяком, в простеньком платье и с косичками, то это уже «контемп». В моем понимании — это профанация. И эта профанация приобретает в Украине опасные размеры.
Есть люди, которые с пониманием к этому относятся. В конце концов, есть интернет, можно посмотреть и так далее. Но это все не систематизировано. Как явление, наверное, есть украинский современный танец, но опять же в отдельных личностях. А тренда, тенденций – этого нет. Ребятам негде работать. Мои выпускники, кто решил связать себя с профессией, уехали из Украины. И я к этому приложила руку. Не помню точно где, но в каком-то из СМИ меня назвали «разрушителем генофонда нации». (Смеется).
У нас есть Руслан Сантах, который занимается контактной импровизацией, который делает прекрасный фестиваль. Восемь лет фестивальным движением занималась я. Затем прекратила. Потому что это требует колоссальной отдачи и сил. Стала понимать, что оказалась заложником ситуации. У нас всегда были аншлаги, мы привозили по 12 стран!
— Как называется ваш фестиваль и где он проходил?
— «Свободный танец». В Днепропетровске и в Киеве. Мы делали сначала в Днепропетровске, но потом уехали в Киев. Фестиваль, прежде всего, дал мне продюсерский опыт. Но сама я стала меньше преподавать, меньше ставить. И в какой-то момент решила остановиться. Не знаю, может быть, я возобновлю фестиваль в каком-то другом формате, может быть, в формате летней школы или каких-то камерных проектов.
— Когда мы говорим о танцтеатре, первое, что приходят на ум – это Пина Бауш, без нее, наверное, говорить о таком явлении бессмысленно… Как вы для себя определяете танцтеатр?
— Между словами танец и танцтеатр… все-таки для меня это больше театр. Театр, где тело является основным инструментом визуального экспрессионизма. Выражением мысли, концепций, идей. Мы все уже понимаем, что это может быть на любой площадке. Ее можно осваивать по-разному, использовать новые художественные формы осмысления и самовыражения. Конечно же, это Пина Бауш. Для меня Пина Бауш – это… Это просто эпохальная фигура. Хотелось бы, чтобы еще кто-то пришел такого масштаба. Мне очень нравится Саша Вальц. И многие другие, например, Филипп Декуфле во Франции.
Идея танцтеатра — это, прежде всего, авторское искусство. В какой-то степени арт-хаус, как в России, так и у нас. Это искусство, у которого уже существует зритель.Он хочет приходить на эти спектакли, понимать их. Конечно, мы не ориентируемся только на его запросы, но нам не безразлична его реакция. Ожидания зрителей важны, но они не определяющие.
— Расскажите о вашей школе.
— Школа называется «Другие танцы», в этом году ей исполнилось пятнадцать лет. И, конечно же, в самом начале, когда мы ее создавали, мы еще сами не понимали, что это такое. Начинали с каких-то джазовых техник, которые были тогда более доступны. Постепенно к нам приходило знание, расширялся кругозор. Стало больше интересных техник, которые направлены на самосозерцание, на самоощущение. И с этим изменился подход к собственным постановкам. Понятно, что с детьми у тебя не получится сделать какой-то сильно концептуальный спектакль. Но, по крайней мере, мы стали уходить от шоу-номеров.
Это был сложный процесс, потому что родители хотят, чтобы дети выступали. Сначала школа была большая, потом я сознательно сделала ее меньше. Оставила действительно талантливых детей. И создала такие условия, когда родители, которые не понимают зачем это надо, естественным образом «растворяются». Сейчас есть возможность набирать детей по конкурсу, собеседование проходят и родители, и дети.
— И родители тоже?
— Родители обязательно. Дети, конечно, больше в игровой форме. Но родители — обязательно. Если человек просто вне этой культуры – это одно. Но он понимает, чем мы занимаемся. Что через «Другие танцы» ребенок проходит колоссально личностное развитие, даже если он в будущем не свяжет себя с танцем. Если родитель это понимает, то ребенок в школе двигается очень хорошо. Если родитель этого не осознает, я просто советую, может быть, начать в другом хореографическом коллективе и немного присмотреться.
В последнее время мы стали работать со спектаклями и формой творческой лаборатории. Дети дают массу идей, когда мы разрабатываем спектакль или какую-то тему. С детьми такие же творческие лаборатории, как и со взрослыми. Абсолютно такие же.
— Какого возраста дети к вам приходят?
— Четырехлетки. Четыре-пять-шесть лет — это трехгодичная наша начальная школа. Потом они идут в школу, соответственно, поступают в наш первый класс. Те дети, которые приходят позже, им гораздо труднее. Даже если они приходят в восемь, в семь, то они же попадают в класс, который уже три года занимается.
— Как вы восприняли приглашение на «Айседору»?
— Замечательно! Я уже была в Новосибирске у Лены Панасенко (руководитель проекта «Танцевальный отель» — прим. автора). Лена Слободчикова сначала предложила мне вести технические курсы. Но технические курсы мне уже не так интересны, я в Украине очень много этого делаю. Мне хотелось сделать лабораторию с людьми, которые хотят формат лаборатории, которые уже пришли к этому формату, ведь он непростой. И, естественно, с детьми, потому что это моя основная деятельность. Вот такие два курса получились. И получилось очень здорово. Мне понравилось, что у нас дети были вместе со взрослыми. С одной стороны, было немного сложно, потому что взрослым нужно было давать методику, а детям — материал. В первый день пришло тридцать пять человек. И я поняла, что лаборатория в тридцать пять человек невозможна. Но на второй день, как это обычно происходит, пришло пятнадцать, и это было просто замечательно. Эти пятнадцать девчонок и ребят для себя сделали большие открытия, я очень счастлива, что в чем-то смогла помочь, они очень продвинулись.
— А в целом, какое впечатление от фестиваля?
— Очень хорошее впечатление! Очень хороший фестиваль. Вот, кстати, гала-концерт в последний вечер был просто удачей (речь идет о выступлении танцевальной компании Дага Варона, США – прим. автора). То, что происходило до этого, конкурсная программа – не вопрос. А вот, скажем, две другие американские компании (компания “FACT/SF” и компания Тиффани Миллс)… Я просто очень много видела американских компаний. И, может быть, мне не совсем везло, кроме компании Элвина Эйли, например, которая уже считается классикой американского модерна. Но как-то в Европе совсем по-другому, можно увидеть больше интересного. А здесь для меня они даже не американцами были. У них проникновение в материал очень глубокое. И я от этого получила массу удовольствия.
Фото из архива школы «Другие танцы»
Обсуждение