Екатерина Гороховская: «С ребенком можно говорить обо всем»

В конце марта на большой сцене Красноярского ТЮЗа состоялась премьера спектакля «Невероятное нашествие медведей на Сицилию» Д. Буццати. Режиссер и актриса Екатерина Гороховская живет в Петербурге, помимо режиссуры занимается инсценировками, озвучивает художественные фильмы и мультфильмы (ее голосом говорят Лунтик, Забава Путятична в мультфильме «Добрыня Никитич и Змей Горыныч», герои японских аниме, а также Риз Уизерспун и другие западные актрисы). Постановка «Медведей» – продолжение эскиза с тюзовской лаборатории «Вешалка», состоявшейся в начале сезона. Выбор произведения, по признанию режиссера, ей подсказали сыновья – это их любимая книга.

— Мне захотелось сделать настоящий мальчишеский спектакль, где если уж война – то война, осада – так осада, — говорит Гороховская.

— В ТЮЗе есть пацанские «Собаки-якудза», теперь повились «Медведи», и актерский состав отчасти совпадает…
— Да, артисты говорили, что даже по репетиционной атмосфере наши спектакли в чем-то перекликаются. Наверное, удивляться не приходится – с режиссером «Собак» Тимуром Насировым мы учились у одного мастера, Григория Михайловича Козлова. Но у Тимура спектакль скорее для подростков и молодежи, а мне было интересно поставить историю для всей семьи, на которую могли бы прийти люди разных возрастов, с детьми примерно от семи лет, и каждый нашел бы, чему там порадоваться.

— Непростая задача.
— Легких путей не выбираю. (Смеется.) А если серьезно, меня в книге Буццати привлекли сами герои. Я не собиралась использовать политическую составляющую этого сатирического романа, и тем более мне было совершенно неинтересно обыгрывать символическую связь медведей с нашей российской политикой. Медведи мне интересны как чистые, искренние в своей непосредственности существа – настоящие герои, свободные и честные.

— Сейчас много говорится о дегероизации сознания, а вы, напротив, пытались показать идеал?
— Не хотелось бы произносить высоких слов. Но я считаю, что хотя в мире все очень непросто и подчас даже страшно, важно показать детям, что в нем также есть честность, порядочность, настоящее мужество, бескорыстие. Это все есть, никуда не ушло!

— Екатерина, так, может, проблема не в отсутствии этих качеств, а в том, что люди почему-то стали их стесняться? Сейчас даже модно быть циничными, не находите?
— Так это же не новость, мы живем при Апокалипсисе, он давно начался. Вроде бы, подлинные ценности, озвученные много лет назад Иисусом на горе, никто не отменял, но мало кто задумывается над ними применительно к самому себе… И отсюда то, о чем вы сказали: быть плохим – это действительно сегодня круто. В кино все крутые герои просыпаются с легкого бодуна, трут перед зеркалом небритую физиономию, закуривают, попивают виски, натягивают на себя кожаную амуницию и мчатся на мотоцикле спасать мир. А если ты не пьешь, не куришь, живешь много лет с любимой женой, не изменяешь ей – значит, ты скучный и пресный. Я утрирую, но эта условная категория крутости уже стала важней, чем категория добра.

— Как донести до детей, что подлинно, а что ложно?
— Я не возьму на себя смелость давать универсальные рецепты, их нет. Но, самое главное, как мне кажется, — с детьми нужно быть честными, общаться уважительно, на равных. С ними можно говорить абсолютно обо всем, вопрос лишь – как? Многое ведь еще и от возраста зависит. Скажем, в 9-10 лет у ребенка наступает первый серьезный перелом – он перестает ощущать себя в единстве и целостности с миром. Некоторые дети в это время начинают сомневаться, что они родились от тех взрослых, с которыми живут. Им представляется: а вдруг они на самом деле инопланетяне или принцессы? Со стороны может показаться, что это всего лишь смешные фантазии, но дети очень серьезно их воспринимают. Проходит время, и в подростковый период ребенка начинают одолевать другие сомнения и страхи. Когда ставишь спектакли для детей, все это необходимо принимать во внимание.

— А с какого возраста, на ваш взгляд, стоит приобщать детей к театру?
— Думаю, не раньше, чем лет с пяти. Моему младшему сыну три года, и я его пока в театр не вожу, успеет еще. Да, конечно, есть специальные подходы, как работать в театре с малышами сразу от рождения, в Европе это очень развито. Я сама однажды делала в Саратове спектакль для детей от трех до шести лет. Совершенно бесконфликтный, в нем все в основном строилось на образах, эмоциях – это был такой жест теплого материнского объятия, и внутри мы осторожно пытались вложить какие-то смыслы.

— Должны ли в театре для детей быть какие-то ограничения – языковые, тематические?
— Если вы имеете в виду ненормативную лексику, то я не поддерживаю тех, кто считает, что она не должна звучать в спектаклях для подростков. На этом языке говорят их сверстники, они слышат его на улице – почему же мы в театре должны делать вид, что мата не существует? Мне кажется, это ханжество. Главное – для чего в спектакле используется мат. Если ради эпатажа, тогда он недопустим. Если спектакль честно отражает какую-то сторону нашей действительности, где грубость – норма, тогда я не представляю, как там можно использовать другой язык. Да и зачем? С детьми нужно быть правдивыми.

А что следует запрещать в театре, так это безвкусицу, неуважение к человеку, тупую агрессию. Наверное, режиссеру нужно обладать большой смелостью и иметь хорошую команду, чтобы говорить со зрителями на острые темы. О педофилии, наркомании, сексе, инцесте, проблемах людей, которые чем-то отличаются от других – будь то гомосексуалисты или инвалиды, потому что отношение к ним в нашем обществе одинаково нетерпимое. Но говорить об этом надо, страхам необходимо смотреть в лицо – только так можно их изжить. Театр может и должен помогать в этом людям.

— Какой из страхов самый болезненный, по вашему мнению? Страхи ваших детей отличаются чем-то от ваших собственных в детстве?
— Думаю, они уже не боятся, что американцы сбросят на нас атомную бомбу, как я этого очень боялась в их возрасте. (Смеется.) Но есть страх, который, как мне кажется, присущ и взрослым, и детям во все времена – страх одиночества. Всегда страшно остаться непонятым, отвергнутым всеми.

— Какие темы для вас самой наиболее привлекательны в театре?
— Я люблю про любовь. Для меня очень важно, с кем я работаю – неизменно вдохновляюсь от артистов, мне интересно как-то по-новому их раскрыть, представить, что и как они могли бы сыграть.

А еще меня сейчас волнует тема обесценивания человеческой жизни, тема неполной семьи – почему так случается, как ребенок видит это изнутри, как он справляется со своими переживаниями. Интересна, хотя и очень страшна, тема подросткового суицида (в феврале на Володинском фестивале «Пять вечеров» в Петербурге Екатерина Гороховская сделала на эту тему читку пьесы красноярского драматурга Екатерины Кузюковой «Самоубийцы.ru» — Е.К.).

— Вы ставите только для детей?
— У меня вышел один спектакль для взрослых в Краснодаре по рассказу Зингера «В тени виноградника». Получилась сентиментальная история о последней любви 82-летнего человека. Есть и другие планы. Но до взрослого театра, считаю, мне еще нужно дорасти. (Улыбается.) Просто я начинала в известном в Петербурге любительском Театре юношеского творчества. С 15 лет сама там играла, потом 12 лет занималась с детьми как режиссер-педагог, разрабатывала там всякие тренинги. Мой любимый возраст был – с 13 лет, мне как-то удавалось находить с подростками общий язык. Подготовила два выпуска и до сих пор со всеми общаюсь, слежу за их судьбой. Поэтому мои нынешние постановки для детей – продолжение тех первых опытов.

— А что подтолкнуло к профессиональной режиссуре?
— Не что, а кто – моя режиссерская судьба началась с легкой руки Олега Семеновича Лоевского (известный театральный деятель, художественный руководитель «Вешалки» и множества других творческих лабораторий по всей России – Е.К.). Он пригласил меня на несколько лабораторий, и оказалось, что режиссура – наркотик посильнее актерской профессии.

Фото Елены Коноваловой