Олег Лоевский: «Мое любимое слово – перевербовать»

В конце сентября в Красноярском ТЮЗе уже во второй раз прошла творческая лаборатория «Вешалка». Художественный руководитель «Вешалки» Олег Лоевский человек неугомонный. Именно благодаря его энергии и искренней уверенности в том, что он делает, лабораторное театральное движение стало в России в последние годы чем-то привычным и само собой разумеющимся.

В интервью газете ТЮЗа «Третий звонок» Олег Семенович рассказал о своих первых лабораторных опытах, оценил уровень второй «Вешалки» и высказал свои пожелания к тому, как должен сегодня, на его взгляд, развиваться театр.

— Помните, как все начиналось?

— Конечно, помню. Театральным лабораториям меня много лет назад научила Ольга Никифорова, которая работала в те годы завлитом Омской драмы. Я побывал у нее на лаборатории – это было очень интересно и живо. Я получил прививку этой идеи, а потом сам начал что-то делать, развивать, менять, пробовать и искать. Первая лаборатория, которую я провел лет 15 назад, а то и больше, называлась «Молодая режиссура и профессиональный театр». Толчок ей дало то, что отбирая спектакли на фестиваль «Реальный театр», я трижды посмотрел постановку по Чехову одного и того же режиссера в разных городах. Там было все про одно и то же, одинаковые мизансцены. Мне стало скучно, и я подумал, что нужно привезти в провинцию молодых режиссеров.

— Сами они сюда не ехали?

— И сами не ехали, и их никто не знал и не звал. Они годами сидели в Москве и все ждали, что им позвонит Олег Павлович Табаков и пригласит работать. (Смеется.) А он все не звал и не звал. Я привез в Екатеринбург ребят с курсов Марка Захарова и Григория Козлова. Они делали еще не эскизы, а отрывки с актерами нашего ТЮЗа. Посмотреть эти отрывки я пригласил главных режиссеров Урала, Сибири и Поволжья. Приехало очень много людей, всех ребят куда-то позвали. Так началось проникновение молодых режиссеров из Питера и Москвы в провинцию. Но важно, что они еще и между собой перезнакомились. Потому что никогда Москва с Питером особенно не дружила.

Так я стал делать лаборатории, все чаще и чаще. Менял их форматы – вместо отрывков делал цельные эскизы, пробовал драматургию разных стран и т. д. Меня стали приглашать проводить лаборатории в других городах. Первым из них стал Саратов, в Саратовском ТЮЗе мы сделали уже много проектов. Среди них даже лаборатория по Шекспиру, «Шекспир за три дня», в которой приняли участие не только российские, но и европейские режиссеры. Вел ее известный шекспировед Алексей Вадимович Бартошевич, а я ему помогал.

— В чем основная цель таких опытов?

— Подходы разные, но в итоге за три дня все равно должен выйти готовый рисунок спектакля с перспективой доработки, а молодой режиссер с зачастую никому не известной пьесой получает работу в театре.

А еще лаборатория – это такое взбадривание театра, духоподъемное занятие, которое полезно всем – и актерам, и зрителям.

— Олег Семенович, а насколько, по вашему мнению, российский театр нуждается во взбадривании?

— Более чем. Я сегодня вообще не сторонник того вида театра, который репетирует три-четыре премьеры в год, а все остальное время занимается прокатом. Утром репетирует, вечером играет, полтруппы бездельничает, зритель в театр ходит не очень охотно. И мне претит театральное высокомерие, что, мол, мы такие интересные, приходите и смотрите – да никакие вы не интересные, есть места гораздо привлекательней. (Смеется.) Театр должен менять себя, менять свою структуру, сам идти к зрителю, придумывать новые проекты – социальные, авторские, делать читки, эскизы, работать день и ночь, увлекать молодых и быть бодрым. А он вялый, старческий и скучный. Театр – это место, где легко ничего не делать. Можно сидеть сиднем много лет и имитировать деятельность. Что, собственно, и происходило прежде, в том числе, в Красноярском ТЮЗе.

— А сейчас? Как вы оцениваете вторую «Вешалку»?

— Мне кажется, лаборатория прошла очень продуктивно, потому что очень много эскизов остается на доработку. Это один показатель. Второй – то, что артисты, которых я знаю и люблю, иногда проявляли себя в каком-то новом качестве, они были очень энергичны, подвижны и бодры, с интересом работали. Плюс, они познакомились со спектаклями, которые приехали из других городов. Мне приятно, что «Привет, Рэй!» — наш совместный проект с драматургом Михаилом Бартеневым, посвященный моему учителю, известному датскому артисту Рэю Нусселяйну, — прошел здесь с большим успехом и произвел на многих впечатление. Ну и, конечно, хорошо, что были читки новых пьес, встречи, разговоры, смешные капустники – в целом, я считаю, все получилось.

— Каким вам видится дальнейшее развитие Красноярского ТЮЗа?

— Мне кажется, у театра сейчас очень хороший стартовый момент – многое накоплено и есть вера труппы в себя. Верить в себя – ведь это же главное, то, что было в этом театре убито многие годы. И теперь актеры разных поколений – старые, молодые, те, кто только пришел в ТЮЗ, – все они понимают, что здесь можно работать, есть энергия для жизни. Значит, нужно этим пользоваться, заделывать, заделывать – новые спектакли, эксперименты, какие-то самые фантастические идеи.

Сейчас многое зависит от руководства театра, насколько оно сможет воплотить в жизнь результаты лаборатории и запустить новые программы. А главное – использовать труппу, которая объединилась в едином порыве работы. В труппе разновекторные силы, это нормально, и со временем она все равно разъединится. Но сейчас ее силы слились, и нужно с ней работать, не упускать возможность. Надеюсь, у Романа Феодори хватит на это времени, сил и мудрости.

— Как часто нужно проводить такие лабораторные опыты?

— Большие лаборатории можно устраивать раз в год. А читки пьес, эскизы могут рождаться в любое время. Какая-то часть артистов не занята в новом спектакле – нечего бездельничать, можно собраться и сделать эскиз! Показать его режиссеру, при необходимости доработать, показать на публику, поехать с ним куда-нибудь. Вот так должен все время жить театр, иначе он не сможет занять в обществе то место, которое должен занимать.

— В детской драматургии в России появляются новые имена?

— К сожалению, очень мало. Драматургия большой сцены подустала, она находится в какой-то матрице бесконечных «Трех поросят» и «Чипполин». А малая сцена еще не разродилась в полном объеме. Но все же проблески появляются. У Ярославы Пулинович есть чудесная сказка для подростков «Птица Феникс возвращается домой». Очень жду новую пьесу замечательного детского драматурга Миши Бартенева.

— Какой самый провальный возраст в театре, на кого меньше всего пишут и ставят?

— Конечно, подростки, с 11 до 14 лет. Это вообще очень тяжелый возраст, по жизни. Очень серьезные физиологические изменения – гормональные, быстрый рост, дистония. Этот возраст широко исследован, но им мало кто по-настоящему интересуется. И найти для подростков материал в театре очень непросто. Раньше были какие-то мушкетеры с пиратами. Они и сейчас есть. Но компьютерные игры с их азартом, кино, интернет многое вытеснили. Театру они не прямые соперники, но заставляют его думать. А думать театр в массе своей не хочет.

— Нужно ли переносить на сцену киногероев, скажем, Бэтмена или Человека-паука?

— Никогда, я считаю, у театра своя территория. Мы должны заниматься людьми. Нет, все возможно – если приходит талантливый человек, он в состоянии перенести это на сцену. Но, например, «Кот Леопольд» в театре мне не нравится – это мультик, адаптация к сцене, и дети ждут именно мультика. Я считаю, что это ни к чему, надо искать что-то другое.

— На каком языке нужно говорить с ребенком?

— Вы видели спектакль «Привет, Рэй!» Человек, которому он посвящен, мне лично привил другое понимание детского театра. Оно в том, что ребенок – это не будущий человек, а настоящий. Что с ним можно говорить на любую тему, только нужно найти правильный тон, язык, правильный подход. Не надо собирать зал на 800 мест, чтобы что-то вколотить детям в голову – наоборот, спектакли для детей нужно играть в небольших залах, тогда они раскрываются.

— В России есть такой театр?
— Есть отдельные спектакли в разных театрах. Например, в РАМТе идет тетралогия, которую поставили ученики Женовача. В Екатеринбурге есть пара спектаклей, в Саратове, тот же «Рэй» в Самаре… Появляется все по чуть-чуть, ростками.

— Кто бы еще научил этому языку актеров и режиссеров…

— Они быстро учатся, никто же не монстр, все хотят лучшего. Просто нужно объяснять, показывать, что есть и другой театр, другой способ его существования. Мое любимое слово сейчас – перевербовать. Если мы что-то поняли в жизни, и нам кажется это подлинным, мы должны делиться своим знанием и пониманием с другими людьми, должны не лениться их вербовать.