Елена Половинкина: «Сегодня подросткам труднее сделать внутренний выбор»

В начале этого творческого сезона в Красноярский ТЮЗ пришло много новых артистов. Они успели принять участие в лаборатории «Вешалка», ввестись в некоторые старые спектакли, сыграть в двух новых – «Сказка за сказкой» и «Подросток с правого берега».

Сегодня «Красноярск Дэйли» знакомит своих читателей с Еленой Половинкиной. Актриса приехала из Алтайского краевого драматического театра, где за двадцать с лишним лет работы сыграла множество разноплановых ролей. Среди них – Мамаша Кураж в спектакле «Мамаша Кураж и ее дети» в постановке Романа Феодори, который в этом году был отмечен «Золотой Маской». Интервью опубликовано в свежем номере газеты ТЮЗа «Третий звонок».

Разговор наш начался с последней премьеры ТЮЗа «Подросток с правого берега», в котором актриса читает монолог одной из матерей.

— Елена, как реагирует публика на этот сложный материал, есть контакт с залом, по вашему ощущению?
— Мне кажется, есть. И сдержанная реакция зрителей во время спектакля для нас ожидаемая. Некомфортные условия, когда почти два часа человек находится на круге, который вращается, создают стрессовую ситуацию – как по темному лабиринту идешь, неизвестно, что тебя ждет дальше. К тому же приходится выслушивать немало серьезных откровений. Люди ведь понимают, что эти истории непридуманные. Какой путь нужно пройти в общении с незнакомым человеком, чтобы дойти до искренности! У меня было два «донора» — представительница комиссии по делам несовершеннолетних и 13-летняя девочка. С первой мы поговорили всего один раз, ее монолог в спектакль не вошел. А от лица второй говорит Аня Киреева. С этой девочкой, мне кажется, мы очень откровенно побеседовали. Такая юная, а ее уже волнуют очень серьезные вопросы – например, отношение к религии в стране.

— Одна из матерей в спектакле говорит, что сегодняшние дети – дети родителей-уродов, которые в 90-е годы не смогли им дать ничего хорошего, защитить от превратностей жизни. Что это, на ваш взгляд, — заблуждение или горькая истина?
— У меня к этому двоякое отношение. Если говорить за себя, то у меня у самой двое детей, и я считаю, что дети актеров – самые счастливые на свете, потому что они живут в настоящей сказке. Так же, как и мы, все время в театре, игрушки у них – бутафорские мечи и ружья у мальчишек, у девочек – шляпки, веера и прочий интересный реквизит. И хотя актеры все время очень заняты, мне кажется, мы общаемся с детьми больше, чем иные родители. Наверное, я фанатка своей профессии? (Смеется.) Но если родители искренне увлечены тем, что делают, я думаю, для детей это очень хороший урок правильного отношения к своему труду. И в стороне они не остаются. Мои все время помогали мне учить текст – подавали реплики, проверяли, точно ли я все запомнила.

А если говорить о многих других детях – думаю, что эта мать, к сожалению, права… Нынешние 14-летние чуть-чуть другие, они посвободнее. Сложнее всего тем, кто родился в конце 80-х – начале 90-х, на сломе эпох… Знаете, я поначалу не понимала, зачем в «Подростке» монологи матерей, казалось, что детских высказываний достаточно. А потом убедилась, что это просто необходимо – иначе как понять, почему дети сегодня такие? От осинки не родятся апельсинки…

— Какие основные трудности, по вашему мнению, у нынешних подростков?
— Им труднее сделать внутренний выбор, как мне кажется. Нет четких ориентиров, как у предшествующих поколений. Вроде бы, свободы стало больше – занимайся, чем хочешь, все условия есть. Но свобода эта внешняя. А высказать собственное мнение многие неспособны, самостоятельное мышление в школах сейчас не поощряют. Среди школьных предметов поток балласта, на основные дисциплины часы сокращаются. В итоге дни заполнены, а знаний нет, мозг забит неизвестно чем. К тому же делается ставка на успешность – карьера, деньги, власть. Но я убеждена, что эти ценности нам чужды, в нашей стране они не приживутся. Потому что быть по-настоящему успешным – это значит быть счастливым. Можно иметь богатство и власть, но счастья не знать. А можно быть счастливой домохозяйкой, все зависит от внутреннего самоощущения. Одна моя знакомая женщина, старенькая уже, говорила: «Я всегда считала, что нужно жить среди людей, и только к концу жизни поняла, что нужно жить под Богом». Делай то, за что тебе перед самим собой не стыдно, это главное.

— У вас не первый опыт работы в документальном театре. Что дает артисту такая практика?
— До «Подростка» я участвовала в Барнауле в спектакле «Деревни. Net», это было мое первое знакомство с документальной техникой. Мы выезжали в деревню на четыре дня. Поначалу было страшно – ну как пойти задавать вопросы незнакомому человеку? С нами работали драматурги, известный кинодокументалист Марина Разбежкина нас направляла, учила, как развивать тему, дорабатывать. Мы собрали просто удивительный материал. Деревенские люди более открытые, чем городские. Стоит только проявить интерес, тебе все расскажут – и о своей жизни, и о соседях, и в дом позовут, за стол посадят. Было очень жаль, что многие хорошие монологи потом в спектакль не попали. В «Подростке» тоже пришлось делать сокращения. Все-таки спектакль не резиновый, в нем есть своя логика, своя структура, у публики свой порог восприятия. А у актеров – очень большая ответственность. Когда произносишь такие откровения зрителям глаза в глаза, солгать нельзя. Кто-то из тех, с кем мы общались, уже побывал на нашем спектакле. Возможно, кому-то непросто взглянуть на свою историю со стороны… Пока трудно сказать. Но я знаю, что общение это было для многих не разовым. Одна наша актриса подружилась с девочкой, она ее теперь не бросит, не сможет. Ну как? Это не выбросишь из сердца.

Техника вербатим для актеров очень полезна, это хорошая школа. Она снимает профессиональную коросту, которой мы обрастаем. Потому что все равно мы нарабатываем свои штампы – и во время обучения, и потом, работая в театре. Как говорят, хороший артист – большая палитра штампов. А здесь, когда «надеваешь платье» своего донора, вновь ощущаешь себя первокурсником. Вся шелуха с тебя слетает, ты просто голый сам перед собой, приходится заново нарабатывать, открывать в себе что-то новое.

— Предохранители не перегорают?
— Знаете, бывает, что очень сильно устанешь, позади два прогона, время позднее… Одна мысль – поскорее добраться до дома и рухнуть в кровать. И вдруг режиссер говорит: «Перекурите, и в последний раз все пройдем, чистенько!» А ты просто ноль, сил никаких нет. И вот когда ты полностью выпотрошен, ни эмоций, ни энергии, вдруг что-то неожиданно включается. И рождается истина.

— Не могу не спросить, что вас побудило круто изменить свою жизнь. Много лет работы в одном театре, стабильность, успех, признание зрителей и внимание режиссеров… И вдруг такой решительный поворот, все с чистого листа. Неужели было не страшно?
— Неизвестность всегда страшит. И это решение далось мне очень нелегко. Но, во-первых, я отношусь к себе крайне несерьезно. В театр пришла избавляться от своих комплексов, хотя, наверное, поначалу этого не осознавала. Я очень стеснительная, при всей своей открытости. Мне на первую репетицию выходить страшно, не знаю, куда руки деть. Задумываться о каком-то успехе и признании просто нет времени, голова другим занята. Да, любовь публики – это, конечно, приятно: цветы дарят, на улице узнают, в магазин выйти в Барнауле вообще было невозможно – город-то маленький! (Смеется.) Но… Еще сыграла свою роль случайность. У меня было три режиссера, которые меня чему-то научили. Первый, Олег Пермяков, учил меня ходить по сцене. Второй, Сергей Болдырев, когда я была еще совсем молоденькая, сказал: «Лен, понимаешь, актриса – это когда ты идешь по улице, и люди на тебя оборачиваются. Они понимают, что мимо проходит целый Мир». Я тогда подумала – боже мой, что должно быть у человека внутри, чтобы окружающие так чувствовали себя рядом с ним…

— Третий режиссер – Роман Феодори?
— Да, и я очень благодарна, что всему тому, к чему я тянулась, всем моим жизненным устремлениям он дал зеленый свет. Просто мы совпали, случайно встретились. Когда он предложил мне роль мамаши Кураж, я сначала отказалась. Помню, в студенчестве, когда читала пьесы Брехта, подумала, что хотела бы сыграть эту роль – но когда-нибудь потом, в зрелом возрасте. И до последнего времени себя с ней не соотносила – еще рано. (Смеется.) Но когда я поняла, что деваться некуда – эта туча меня просто накрыла. Думала, что вообще не выгребусь. Мамаша Кураж перевернула во мне все – отношение к себе, к друзьям, к стране, к детям, — полностью перелопатила все мои взгляды, в самом широком понимании. Жизнь стала больше любить, что ли?..

Поэтому, как видите, было ради чего ехать. С таким человеком, как Роман Николаевич, хочется и дальше работать. И, потом, мне захотелось проверить саму себя, могу ли я начать все сначала. Надеюсь, в Красноярске у меня это получится.